один день
Абсолютная темнота. Нет сновидений. Нет видений. Нет вИдения. Ничего.
Тьма. Это гораздо темнее чёрного цвета. А ещё нет времени. Если быть до конца точным, его вообще нет. Но в такой темноте пропадает даже то, что мы временем считаем: часы, минуты, года. Может быть, чтобы стать…, нужно очутиться именно в такой темноте.
Ведь, только тут можно отстраниться, почувствовать себя, понять, что такое «один день…». Это состояние хорошо известно. Многие испытали его на себе. Оно называется комой. Кто-то, тот самый, о ком я пищу, сейчас в коме.
В это время в лондонской подземке на Богом (но каким?) забытой станции горит маленькая табличка «no exit» … Дерьмо — это всё. И никому не нужно. Если человек не дорожит своей жизнью, пусть в следующей родится тараканом. И то, если повезет. «no exit”. “Выхода нет”. Тот, кто придумал повесить эту табличку, видимо, никогда даже не слышал ничего о Другом Пути. Не слышал одного Анекдота. Люди, которые знают: выход есть, смеются над ним, показывают на него пальцем. Они уже там. Хорошо им или плохо – никто не знает. Это всего лишь способ уйти от страдания.
Кто-то очень сердобольный заметил, что уж больно часто люди стали прыгать под поезд на Богом забытых станциях лондонской подземки.
Надо бы снять таблички “no exit” … И это тоже дерьмо. А этим упертым идти туда одним не хочется. Они туда всех затащить мечтают. Не могут. Их любят, им поклоняются. А они хуже Гитлера, между прочим. Гитлер просто захватить мир хотел, а они стремятся его разрушить. Ведь, если всё живое утащить, что здесь останется? Пустота.
Итак, есть те, кто ушли. Есть те, кто могут уйти, но не хотят. Но есть и ещё кое-кто. Их можно было бы назвать карьеристами.
Тот, о ком пишу, - один из них.
Большинство людей ставят своей целью продолжение рода. Кто-то мечтает добиться славы, кто-то – богатства. Лишь единицы из миллиардов хотят стать богами. Наверное, потому что многие просто не догадываются о такой возможности. Или боятся грандиозности плана и отдаленности цели. Для того, о ком пишу, лучшим состоянием, чтобы набраться храбрости, оказалась кома. В ней он сейчас и находится. И уже не в первый раз.
Способность погружать себя в кому была обнаружена им несколько жизней назад. Выяснилось, что дабы в следующем перерождении подняться на ступеньку выше, нужно пройти путь от тьмы к свету. Кома оказалась идеальным стартом. Вторым шагом – сумерки. Может, вечерние. Может, предрассветные. Разницы нет. Может, это просто глаза полуприкрыты…
Один глаз. На стене. Здоровенный такой! Моргнет на секунду – полярная ночь. Зажмурится выжженной пустыней. Сузится в улыбке – вот тебе и сумерки. А планета – зрачок. Ничего себе местечко. А если вдруг соринка попадёт?...
Миллионы жизней уже не раз были отданы ради великой и далекой цели. Пройдены испытания. Рядом рождались и умирали люди. Кто-то первый раз, кто-то тысячный. Для кого-то жизни были кругом, для кого-то спиралью. Кто-то поднимался, кто-то опускался или вертелся на месте.
Он видел темноту, видел свет.
Теперь он знает, что такое «ярко» и что такое «тускло». Он различает цвета, тени и оттенки, но он ничего не слышит. Он созерцатель.
Там, далеко внизу, скоро очнется тот, о ком пишу. Он увидит две маленькие фигурки, мужчину и женщину. Их рты шевелятся …
- Куда ты уходишь?
- Тебе не понять.
- Нам ведь было хорошо вместе.
- Но есть дела поважнее.
- Какие, чёрт побери?
- Зачем тебе это…
- Я хочу знать, к кому ты от меня уходишь!
- Ни к кому. Просто я буду следующим…
- Но ведь!...
- Да, я знаю. Но теперь я понял: это просто кажется. На самом деле времени у меня не так много. Если оно вообще есть, время…
А дальше как в калейдоскопе.
Тот, о ком пишу, скачет на лошади. Тёмный лес. За спиной лук да стрелы. Он герой Шотландских баллад. Вальтер Скотт их назвал «Баллады шотландской границы». Прав был, а того не знал. Он-то думал, что граница с Англией. Ан нет. Сложнее та граница: «с одной стороны свет, а с другой стороны – нет». Здесь всегда сумерки. Отсюда по миру и расползаются сказки про гоблинов да хоббитов. Место такое. Обстановка располагает.
Тот, о ком пишу, пьёт кактусовую водку. То текила. Солнце палит нестерпимо. Какой уж там пейотль! В тень бы заползти… А он пьёт текилу. Это потому, что он Дон Хуан. Ему можно.
Тот, о ком пишу, колет лёд. В тундре, на берегу Ледовитого океана. Вот уж где светло, так светло. Глаза болят, а он всё колет и колет. Россия всё равно умирает во льдах, а ему дела нет. Колет и колет. Просто его зовут Сизиф. Новое задание, знаете ли…
И всё. Ярче уже вроде бы нет ничего…
Почему я называю его «тот, о ком пишу»? Да потому что бесполезно давать имя тому, кто только и ждёт, чтобы поменять его на новое, более совершенное. Но однажды…
Однажды калейдоскоп замрёт.
Очередная кома приведёт к очередной смерти.
Тот, о ком пишу, родится, но уже не на Земле. Он окажется в Зале Света. Именно в таком, как мечтал сколько-то жизней назад. В небесном подобии какого-то до боли знакомого индийского храма. Смутные воспоминания о грустных глазах, смотрящих в сердце, на минуту затемнят сознание. Но то, что он увидит…
Множество глаз обращены на него. Одни из них улыбаются, другие безразличны.
А пока он раскладывает свет на лучи, темноту на точки.
Долгий день…
2006 г